Дураки и герои - Страница 73

Гиганта звали Сорвиголова. Полностью его прозвище звучало – Капитан Сорвиголова, и с юным героем Буссенара его роднили партизанские подвиги.

Мама с папой назвали сына Львом. Имя хорошее, но обязывающее. Как корабль назовете… Лева имя оправдал еще в юном возрасте.

Родился он лет на пятнадцать позже Сергеева и, как следствие, не застал даже подростком ни Советского Союза, ни тем более Советской Армии. На детство и юность Льва Левина пришлись самые тяжкие годы– годы агонии огромной страны – все рассыпалось, рвались связи, превращались в порох иллюзии нескольких поколений, а призрак голода и гражданской войны постоянно маячил на горизонте.

Родиться бы Леве в годы расцвета советской власти, и для него было только две дороги: либо к стенке за подрывную деятельность, либо в генералитет – руководить армиями и фронтами. Третьего было не дадено! Лева родился военным!

И пусть в роду у него генералов не наблюдалось, а значит, и стать генералом ему не светило ни при каких обстоятельствах, карьера у него получилась что ни на есть военная. Сергеев, жизнь которого напоминала статью из Soldgers of Fortune, слушая историю Сорвиголовы, не переставал удивляться столь диковинно сложившейся биографии.

Детали опасных и невероятных приключений Левина Сергееву были малоизвестны – сам Лев Андреевич о своей жизни рассказывал неохотно, зато Равви, знавший Сорвиголову еще до Потопа, кое-какими сведениями поделился. И если верить полковнику, а Равви редко передавал недостоверную информацию, то по жизненным историям Сорвиголовы можно было легко снять настоящий блокбастер.

Молодой офицер-связист Лев Левин побывал в плену в Ираке (во время второй войны в Заливе он прибыл туда в составе войск ООН), откуда попал в кровоточащий, воюющий Афган, к исламистам. Зачем он им понадобился, полковник Бондарев не знал, но если человека полтора месяца держат в подземной тюрьме, а если точнее – в обыкновенной яме, практически на одной воде, да еще и избивают строго по графику, то можно предположить, что делают это не только из развлечения.

Из Афганистана Левин вырвался в стиле Джона Рэмбо – в громыхании взрывов, вспышках огня и на вертолете, набитом освобожденными из неволи заключенными. Экипаж подобрался интернациональный: кого только не оказалось в зиндане* за долгие годы войны!

Перегруженная, как Ноев ковчег, вертушка, была иссеченна автоматными очередями до полной прозрачности, но через границу бывшего СССР все-таки перелетела, а вот дальше эта груда металлолома ковылять по небу не могла…

Смерть казалась неминуемой, но и тут Сорвиголове повезло, как никому! Потерявшая управление машина в режиме авторотации рухнула не на кровожадно торчащие зубья скал, а прямиком в одну из плодородных долин, облюбованную местными наркоторговцами для выращивания опийного мака. Притом падающий «мишка»* задавил десяток овец и угробил половину своих пассажиров.

Оставшиеся в живых Сорвиголова и шестеро совершенно деморализованных бывших заложников снова угодили в плен, на этот раз к тем, кому свидетели были не нужны ни при каких раскладах.

Почему наркодельцы воздушных разбойников сразу не расстреляли – история умалчивает: может быть, кому-то пришла в голову мысль получить за них выкуп, но это стало роковой ошибкой. Если Сорвиголову нельзя было удержать в зиндане, то удержать его в бараке для рабочих стало задачей вовсе невыполнимой. Меньше чем через неделю долина запылала, и в этом пламени бесследно испарился Левин и его пять подопечных. Еще один из бывших пленных навсегда остался лежать посреди маковых полей.

Если кто-то предполагает, что на этом приключения закончились, то он ошибается! (В этом месте повествования Равви иронично хмыкал и начинал расхаживать по штабной палатке, живо жестикулируя.) Вырвавшийся из лап наркокартеля Левин со товарищи снова попал из огня да в полымя. На этот раз их судьбой озаботилась одна из тайных служб Сапармурата Ниязова, арестовавшая всю группу сразу по пересечению границы с Туркменистаном, и Сорвиголова мгновенно стал фигурантом дела о покушении на Великого Туркмена, автора гениальной «Рухнамы», отца всех туркмен. Отведя ему роль предводителя террористической группировки, местные ГБисты не стали Левина пытать: для выступлений по телевидению он был нужен им целым и невредимым, зато его попутчики умерли во время дознания – все за неделю, – оставив после себя пухлые тома с признаниями о подготовке к покушению да безымянные могилы на спецучастке кладбища.

Во время перевозки из изолятора столичного ГБ на телестудию, где Сорвиголова должен был произнести покаянную речь, текст которой вместе с ампулой для инъекции психотропного препарата уже лежал в портфеле ГБшного специалиста по связям с общественностью, Левин бежал, задушив одного сопровождающего и сломав позвоночники двум другим. Офицер-связист, скромный парень из Киева, матерел на глазах, в очередной раз доказывая превосходство советской военной школы над азиатскими фокусами.

Испарившись из-под носа у поднятых по тревоге подразделений внутренних войск и опергрупп ниязовской ГБ, Лев Андреевич объявился через месяц в санатории Министерства обороны, расположенном в заповедной зоне у озера Иссык-Куль. Причем материализовался Сорвиголова очень эффектно, ровно перед носом у почтенного генерала ГРУ Митрофанова (тут хмыкнул Сергеев, который вышеуказанного генерала неплохо знал в былые годы), внутри кольца персональной генеральской охраны.

Судя по всему, экстравагантный Лев Андреевич генералу приглянулся, потому что уже на следующий день в московском военном госпитале появился новый пациент, доставленный под опеку врачей на специальном транспортном борту из Средней Азии. Сорвиголова спал на койке богатырским сном, весь опутанный плотными жилами капельниц, но так крепко, как не спал вот уже почти год. А через сутки, в одной из удаленных горных долин, расположенной на территории почти что братской республики, аккурат над зданиями современного завода по переработке опиатов, воспламенился боеприпас объемного действия, после чего долина перестала быть плодородной, а о заводе напоминали оплавленные развалины и шарики из термостойкого стекла.