Дураки и герои - Страница 59

В четыре руки с Вадимом они вырыли яму в снегу и сложили в нее ветки, после чего Сергеев зажег хворост и костер запылал, распространяя вокруг себя волну настоящего живого тепла. Ветки горели ярко, с треском, снег начал подтаивать, и, когда от угольев пошел ровный малиновый жар, они втроем с огромным трудом затолкали на кострище «хувер».

– Точно не сгорим? – спросил вымотанный Вадик, усевшись на снегу возле «юбки» катера.

– Не должны, – отозвался Сергеев, чувствуя, что у него дрожат и подгибаются колени. – Я в кабину, а ты проверни рули и попробуй задний винт. Эх, не помешала бы нам простая паяльная лампа! Давай, Матвей, помогу… Держи руку!

На Мотла было страшно смотреть. Даже потрепанный Али-Баба выглядел не в пример лучше.

В кабине уже было совсем тепло, отовсюду капало, все панели и в том числе приборная доска вспотели. Хотя электроники в катере было немного, но Сергеев невольно заволновался – выдержит ли проводка такое количество влаги.

Перед тем как сесть, Матвей потерял сознание и обмяк в руках Сергеева, как тряпичная кукла. Тот едва успел подхватить падающего товарища и не дал ему рухнуть ничком на мокрый пол кабины.

Али-Баба подвинулся на своем импровизированном ложе и, посмотрев на лицо Подольского, бледное до прозрачности, спросил:

– Ты знаешь, что с ним?

– Никто не знает, что с ним…

– Он умирает?

Сергеев пожал плечами, роясь в сумке с медикаментами.

– Он сильный человек…

– Даже самые сильные умирают, – возразил Али-Баба и лег на спину, слегка скривившись от боли в ранах. – Смерти все равно, сильный ты или нет. Он болен. Но у него есть неоконченные дела.

– Ну и отлично. Значит, поживет еще.

Михаил с хрустом сломал ампулу и втянул ее содержимое в тубу шприца. Пальцы уже не сводило от холода, они двигались свободно.

– Погоди, Матвеюшка, – попросил он Подольского. – Сейчас полегчает.

– Ты колешь ему стимуляторы?

Сергеев кивнул.

– И обезболивающее.

– Мне можешь не колоть, – сказал Али-Баба. – Оставь для него.

– Я тебе колоть уже и не собирался, – ответил Сергеев. – Перетопчешься. Но за предложение спасибо.

В кабину ввалился Вадим и сходу сел за рычаги.

– О, у вас здесь Африка! Мотл, ты как?

– Живой, – голос Подольского звучал слабо, но то, что он уже мог говорить, было чудом. Или лекарство, или колоссальная сила воли Мотла сделали свое дело. – Почти в порядке…

Он закашлялся, но как-то слабо, беззвучно.

– Ну что, мужики, – доложил Вадим. – Винт я провернул, рули тоже оттаяли! Хорошо горит! Как бы не утонуть, а то вокруг озеро! Пробовать заводиться будем?

Температура в салоне росла и росла. Становилось просто жарко и Сергеев уже не был уверен, что через несколько минут «хуверкрафт» не вспыхнет ярким пламенем.

– Давай подождем, – предложил Сергеев, расстегивая куртку. – Пусть батареи нагреются, ведь с толкача не заведем…

Он оглянулся на Подольского и Али-Бабу.

– Как вы?

– Бывало лучше… – откликнулся Матвей. – Не обращайте на меня внимания. Отойду, не маленький…

Араб ничего не ответил. Он пытался дышать. Салон прогревался и розами в нем не пахло. По бледному лицу Али-Бабы катились крупные капли пота, спертый воздух со свистом втягивался в приоткрытый, запекшийся рот.

– Это же надо… – продолжил Подольский, и снова тихонько закашлялся. – Чуть не замерзли на хрен, а теперь зажаримся.

Через три минуты жар в кабине был такой, что можно было бы разгуливать голяком.

Вадим сказал несколько слов на незнакомом Сергееву, гортанном языке – скорее всего помолился на иврите, и повернул ключ. «Хувер» задрожал всем корпусом, мотор забубнил и не стал пугать пассажиров – завелся, правда жестко, чуть ли не с ударом, на повышенных оборотах, но тут же загудел ровнее.

– Есть! – воскликнул коммандос и повернул рукоять наддува, нижние винты погнали воздух под «юбку», закрутился тяговый винт и из-под подушки «хувера» ударило искрами и белым пахучим дымом.

«Твою душу! – выругался Сергеев про себя. – Не дым, а сигнальный костер! Ведь заметят, как пить дать прилетят!»

Вадим, по-видимому, тоже сообразил, что к чему, но сразу рвануть куда-нибудь под прикрытие не решился – движки следовало прогреть. Такой удар холода вряд ли прошел для моторов бесследно. Он даже постучал пальцем по циферблатам – вдруг стрелка пойдет быстрее? – но те двигались медленно.

Сергеев, поминутно выглядывая из люка и осматривая в бинокль горизонт, сумел помочь Матвею и Али-Бабе устроиться на импровизированных полатях из ящиков. Подольский в героя не играл, сил не было, но лекарство действовало, он уже выглядел не хуже араба и не напоминал цветом лица трехдневного покойника.

Ощущение у Михаила было такое, будто бы его прибили гвоздями к мишени. Крайне неуютное ощущение. И когда Вадим тронул «хувер» с места и под мерное клокотание движков стал разгоняться, оставляя за собой снежный хвост, Сергеева отпустило. Опасность не миновала, но чем дальше они отъезжали от чадящего кострища, тем спокойнее ему было.

Там, где по генштабовской «километровке» они должны были выйти на старую рокаду времен Второй мировой, было еще одно поле с остатками высоковольтной линии и никаких следов тракта, а вот в лесу дорога сохранилась – заросшая, узкая, но все-таки дорога. «Хувер» полз по ней, подминая кусты, Сергеев вглядывался в петляющую тропу и все пытался рассчитать, с какой скоростью они двигаются. По всему выходило, что пешеход продвигался бы быстрее. Перед тем как начали сгущаться сумерки, они с Вадимом заправили машину, аккуратно приторочив пустые канистры под багажной сеткой снаружи. Левый борт и корма были посечены очередями, но досталось в основном «юбке», а пара пробоин в моторном отсеке хоть и выглядели угрожающе, но, судя по всему, пули вреда не принесли.