Дураки и герои - Страница 45

Дождь шел третьи сутки. Еще вчера, до того как во всем городе вырубило свет, телевизионщики успели в эфире окрестить его Ливнем. Именно так – Ливнем с большой буквы. Они бы назвали его Потопом, но Потопом уже назвали то, что произошло четыре дня назад на Украине.

Журналисты знали мало. Очень мало. Были спутниковые фотографии. Были непонятные, сумбурные репортажи нескольких съемочных групп – Сергееву было трудно судить о том, что произошло там, на Родине. Он старался не думать о размахе происшедшего. Он не должен был об этом думать, чтобы оставаться работоспособным. Чтобы не потерять рассудок от боли и безысходности. Стоило ему на секунду представить двигающуюся по суше цунами, как дыхание начинало прерываться, и он невольно всхлипывал, хватая ставший густым, наполненный влагой и канализационными миазмами, воздух.

Он знал, хотя и не верил по праву любящего человека, что ни Вики, ни Маринки больше нет. Нет города под каштанами, нет Канева, Кременчуга, Днепропетровска, Запорожья, Николаева, Херсона, Одессы… Нет десятков городов и городков, сел, деревенек и хуторов… И десятков миллионов людей тоже нет.

И еще…

Если никто не знал, что именно и почему произошло четыре дня назад, то Сергеев знал почти наверняка. Он ничего не мог доказать. В таких случаях никогда не остается доказательств. Но он знал.

Для того чтобы это знание ему досталось, в грязном подвале погиб Сашка Кручинин. Мангуст настиг его, хотя по всем канонам не мог терять время на отмщение. Не было у него этого времени. И именно потому, что Андрей Алексеевич не смог сдержать эмоции, Сергеев сейчас висел у него на хвосте. Вязаный задержал противника, оказав своему старому другу Умке посмертную услугу. Еще одну услугу.

Над Москвой разверзлись хляби небесные. Мегаполис захлебывался в струях Ливня и собственных нечистотах, вынесенных на поверхность из переполненной канализации. Мусор, трупы утонувших животных, людей, искореженные автомобили… Рушились карточными домиками подмытые водой старые здания, оседали в каверны подземного города тяжелые новые дома. И плыл над могучей столицей огромной империи громогласный шорох миллиардов плотных, как песок, дождевых струй.

Сергеев двигался вдоль стен, с огромной осторожностью. Тротуары были под водой на добрых полметра, коричневая вода непрозрачна, лишенные крышек колодцы с плотоядным хлюпаньем втягивали в себя потоки, и угодить в отворенный люк означало верную смерть. На ступеньках театра музыкальной комедии жались друг к другу несколько человек, завернутые в пластиковые дождевики, и лежал труп утопленника с изуродованной головой и сломанными ногами. Пройти до Тверской, где уровень воды был ниже, люди боялись – идти пришлось бы против течения, и один неверный шаг мог отдать смельчака во власть бурной реки, рвущейся в тоннель.

Михаил выбрался на крыльцо театра, перешагнул через покойника и пристроился отдохнуть между колоннами. Дождь захлестывал сюда только во время сильных порывов ветра, впрочем, на Сергееве и так не было сухой нитки, так что вымокнуть он не боялся. Те, кто прятался у театральных дверей, смотрели на него тоскливо, со страхом – трое женщин и четверо мужчин выглядели, точно жертвы кораблекрушения, выброшенные на каменный враждебный берег. Одна, маленькая, как школьница, с похожими на водоросли патлами и расцарапанной щекой, дрожала и плакала, подвывая. Она сидела чуть поодаль от основной группы, словно изгой, и раскачивалась из стороны в сторону, охватив руками плечи. Остальные сбились в стаю и не говорили ни слова. Было холодно, очень холодно. За эти дни Ливень вымыл с улиц удушающую жару, превратив начало лета в пронзительную, как журавлиный крик, осень. Льющаяся с низких, брюхатых туч вода была стылой и пахла ноябрем. Падая на землю, она издавала запах фекалий и смерти.

Еще никогда Москва не тонула в потоках дождевой воды и собственных испражнений насмерть. Всякий раз, когда улицы затапливало, а такое случалось по несколько раз каждый год, через сутки все приходило в норму – оставалась только жидкая грязь на тротуарах да забитые мусором ливнестоки. Сейчас же было понятно, что последствия Ливня будут ужасны. Центр Москвы превратился в одно огромное озеро нечистот, окраины захлебывались в подступающих к многоэтажкам реках. Бездомные десятками гибли в подземных переходах и подвалах, из затопленных станций метро выскакивали ошалевшие, мокрые крысы. А Ливень все ревел и ревел в небесах, отрыгивая на громадный город тысячи тонн воды, и не было этому Ливню конца…

На часах было почти восемь вечера, и Михаилу подумалось, что день выдался по-настоящему бесконечным.

Он начал погоню за бывшим куратором и коллегой на Таганской, там где у «Братства» было логово, но упустил Мангуста – не застал в собственной штаб-квартире. Он уехал оттуда ровно за двадцать минут до приезда Сергеева, и тот бросился за ним на север, в Свиблово. В лабиринтах улиц с холодными именами след был потерян вновь, и Сергеев помчался обратно, на Таганскую, чтобы найти «языка», знающего основные явки «Братства» в Москве. Расчет оказался верен: попавший к нему в руки молодой боевик продержался ровно три с половиной минуты, а потом начал торопливо рассказывать все, что мог вспомнить, выплевывая обломки зубов вместе со сгустками крови.

Методы, конечно, пришлось использовать самые что ни на есть грубые, приличному человеку не подобающие, но именно им когда-то учил курсантов сам Мангуст во время короткого курса экспресс-допроса.

Места психологическому давлению и прочим тонкостям в том курсе не было. Во главу угла ставилась скорость дознания и эффективность выбранного метода. Жизнь пытуемого никого не интересовала, здоровье – тем более.